Сальтеадор ebook

Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»

2020

ISBN 978-617-12-7890-5 (epub)

Никакая часть данного издания не может быть

скопирована или воспроизведена в любой форме

без письменного разрешения издательства

ПереводАнны Худадовой

Дизайнер обложкиГеоргий Крюченко

В оформлении обложки использованы фрагменты картинПитера Снайерса«Привал всадников в лесу», XVII в. иО. И. Тимашевского«Разбойники», 1857 г.

Электронная версия создана по изданию:

Іспанія, початок XVI століття.

Його справжнє ім’я давно забуте, як і шляхетне походження. Він — Сальтеадор, ватажок розбійників і погроза для всієї Іспанії. Одна його тіньнаводить жах. Але так було не завжди. Колись його звали Фернандо. Чому ж син шляхетного сеньйора обрав шлях розбою, повставши проти закону та звичаїв? Король жадає стратити Сальтеадора. І тільки серце, що палко кохає, здатне врятувати його від загибелі. Серце, що зберігає таємницю минулого грішника Сальтеадора...

Дюма А.

Д96 Сальтеадор : роман / Александр Дюма ; пер. А. Худадовой. — Харьков : Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2020. — 320 с.

ISBN 978-617-12-7646-8

Испания, начало XVI века.

Его настоящее имя давно забыто, как и благородное происхождение. Он — Сальтеадор, предводитель разбойников и гроза всей Испании. Лишь одна его тень наводит ужас. Но так было не всегда. Когда-то его звали Фернандо. Почему же сын благородного сеньора встал на тропу разбоя, восстав против закона и обычаев? Король жаждет поймать Сальтеадора и приговорить к смерти. И только любящее сердце способно спасти его от гибели. Сердце, что хранит тайну прошлого грешника Сальтеадора…

УДК 821.133.1

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2020

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2020

I

Сьерра-Невада

Среди горных цепей, избороздивших Испаниюот края до края, от Бильбао до Гибралтара и отАликанте до мыса Финистерре, бесспорно, самая поэтическая и по своемупричудливому очертанию, и по историческим преданиям — Сьерра-Невада: она какбы продолжает Сьерру-де-Гуаро и отделена от нее лишь живописной долиной,где берет начало один из истоков Орхивы, небольшой реки, низвергающейсяв море между Альмуньекаром и Мотрилем.

Еще и поныне арабский духтам жив во всем — в нравах, в одежде, вназваниях городов, в памятниках и пейзажах, хотя вот уже двас половиной столетия миновало с тех пор, как мавры покинуликоролевство Альмохадов.

Надо сказать, что страна эта для сынов Пророка, завладевшихею вследствие предательства графа Хулиана, была землей обетованной. Андалусия, расположеннаямежду Африкой и Европой, так сказать, край серединный: она наделенабогатствами одной и красотами другой, но лишена их мучительно-неприятных особенностей— тут растительность,пышную, как в Митидже, орошают прохладные водыПиренеев, тут нет ни испепеляющего зноя Туниса, ни жестоких морозовРоссии. Привет тебе, Андалусия, сестра Сицилии, соперница Счастливых островов!

Живите, любитеи умирайте беззаботно, будто вы в Неаполе, если вам повезлои вы обитатель Севильи, Гранады, Малаги!

Кстати, в Тунисе мне довелосьвстретить мавров, показывавших мне ключ от их дома в Гранаде.

Ключперешел к ним от предков, а они намеревались завещать егосвоим потомкам. И если когда-нибудь их дети вернутся в городАбн-аль-Хамара, они найдут улицу и дом, где жили их предки,и увидят: за двести сорок четыре года (с 1610-го по1854-й) там почти ничего не изменилось, если не считать, чтомноголюдное, полумиллионное население сократилось до восьмидесяти тысяч душ и заветныйключ откроет двери, по всей вероятности, пустого дома или жедома, в котором нерадивые преемники даже не потрудились переменить замок.

Ив самом деле, ничего испанского не выросло на той земле,где пальмы, кактусы и алоэ — самая естественная растительность; да,ровно ничего, даже дворец, что начали возводить по повелению благочестивогоКарла V, не пожелавшего жить в обиталище эмиров и халифов,но над дворцом высится Альгамбра, а он так и неподнялся выше второго этажа под насмешливым взором своей соперницы.

Итак, Гранадскоекоролевство — чудесная сокровищница искусства и цивилизации (их уровня никогдане достичь его нынешним обитателям), последний осколок и последний оплотарабской империи в Испании, — красовалось на побережье Средиземного моряи тянулось от Тарифы до Альмасаррона на протяжении приблизительно стадвадцати пяти лье и на тридцать пять — сорок льевдавалось в глубь страны — от Мотриля до Хаэна.

Сьерра-де-Гуаро иСьерра-Невада пересекают две трети этих земель.

С вершины Муласена — самоговысокого пика горной цепи — можно сразу охватить взглядом рубежиэтого края.

На юге Средиземное море обширным синим покрывалом протянулось отАльмуньекара до Алжира; на севере плодородная долина Гранады огромным зеленымковром раскинулась от Уэльмы до Вента-де-Карденья.

А на востоке и западебез конца и края протянулся необъятный горный хребет со снежнымивершинами и каждый гребень напоминает внезапно замерзшую волну Океана, восставшегопротив небес.

И наконец, внизу, справа и слева от этого моряльда, — океан гор, постепенно переходящих в холмы с вершинами,покрытыми седым лишайником, пониже — красноватым вереском, темной зеленью елей,еще ниже — зелеными дубами, желтым пробковым дубом, а затемвидишь деревья разных пород, сочетания всевозможных оттенков, в просветах коврамираскинулись поляны, заросшие земляничником, мастиковым деревом и миртами.

Ныне три дороги— одна из Мотриля, другая из Велес-Малаги, а третья изМалаги — пересекают снеговую сьерру и приводят вас с морскихберегов в Гранаду, причем первая проходит через Хоену, вторая —через Алькаасин, последняя — через Кольменар.

Но в ту пору, когданачинается эта история, а именно в первые июньские дни 1519года, дорог еще не было или, вернее, их только обозначилиеле приметные тропинки, по которым шагали с дерзкой самоуверенностьюarrieros1да их мулы. Тропинки эти нечасто пробегали по ровной местности,а вились по ущельям и горным кручам, то взлетая вверх,то сбегая вниз, словно кто-то нарочно проложил их так, чтобыиспытать стойкость путешественника. Порой узкая спираль тропы поднималась вокруг красноватой,горячей от зноя отвесной скалы, вздымавшейся как исполинский египетский пилон,и путешественник буквально повисал вместе со своим беспечным мулом надбездной, в которой тонул его обезумевший от ужаса взгляд. Ичем круче был подъем, тем раскаленнее становились скалы и темопаснее становился путь, и казалось, что человек вместе со своиммулом вот-вот сорвется с каменистой дорожки, ибо вереницы караванов, проходившихпо ней, сгладили все неровности, и в конце концов онастала гладкой и скользкой, как мрамор.

Правда, миновав орлиное гнездо поназванию Альгама, дорога становилась легче и по довольно отлогому склону,если странник направлялся в Гранаду из Малаги, спускалась в долинуХоены, зато тут на смену опасности, так сказать, физической, приходиладругая, которая, оставаясь невидимой, тем не менее присутствовала в воображении.Опасность эта становилась реальной с того момента, когда по бокамдороги возникали густые, как бы предлагающие убежище заросли кустарника, аобе ее стороны ощетинивались крестами со зловещими надписями.

Кресты эти быливоздвигнуты над могилами путников, убитых разбойниками, в те смутные временаобильно населявшими горный край Кордовы и Гранады — Сьерру-Морену иСьерру-Неваду.

Надписи на крестах не оставляли никакого сомнения в том, какойсмертью пали те, кто покоился под их сенью. Пересекая горныехребты три века спустя после тех путешественников, которые вскоре предстанутперед глазами наших читателей, мы видели кресты, подобные только чтоизображенным, и списали с навевающих уныние перекладин слова, весьма малоутешительныедля тех, кто их читает:

ЗДЕСЬ

был убит путешественник.

Молите Господа за упокойего души.

или:

ЗДЕСЬ

были убиты отец и сын.

Они покоятся в одной могиле.

Дабудет с ними милость Господня!

Но чаще всего встречается такая надпись:

Aquí mataron un hombre.

А это просто-напросто означает: «Здесь убит человек».

Своеобразныйсписок убиенных тянулся на протяжении полутора-двух лье почти по всейдолине, затем путники пересекали ручей, который, обогнув деревню Касин, впадаетв Хениль, и оказывалисьв другой части горного края.

Тут сьеррабыла чуть ниже и, надо признаться, легче было преодолевать подъемы.Тропинка терялась в огромном сосновом бору, но зато позади оставалисьузкие ущелья и отвесные скалы. Вы словно попадали в болееумеренный климат, и после перехода в полтора лье по извилистойгорной тропе, затененной деревьями, перед вами открывались поистине райские места,куда вы и спускались по пологому склону, зеленыйковер которогопестрел желтыми душистыми цветами дрока и кустами земляничника с краснымиягодами, внешне похожими на землянику, хотя их немного вяжущий вкуснапоминает скорее банан.

Добравшись до этих мест, странник мог с облегчениемвздохнуть, ибо, казалось, он избавился от двойной опасности: разбиться насмерть,скатившисьв пропасть, или погибнуть от руки какого-нибудь разбойника, оказавшегосяв скверном настроении.

И в самом деле, слева от дороги, приблизительнов четверти лье, виднелось убежище — небольшое белое здание состенами, словно из мела, — не то постоялый двор, нето крепость.

Здание имело террасу с зубчатым парапетом, а его дубовыеворота с железными перекладинами были обиты гвоздями.

Над воротами висел пояснойпортрет какого-то человека: смуглое лицо, черная борода, тюрбан на головеи скипетр в руке.

Под портретом значилось: «Al rey moro»2.

Хотяничто не указывало, что мавританский король, под чьей защитой процветалпостоялый двор, был последний властелин Гранады, тем не менее тот,кто не был совершенно чужд прекрасному искусству живописи, понял бы,что художник задумал изобразить сына Зорайи, Абу Абдаллаха, по прозваниюаль-Закир; его-то Флориан и вывел под именем Боабдила, сделав однимиз главных персонажей своей поэмы«Гонсальво из Кордовы».

По примеру путешественников,мы поспешили пустить лошадь галопом, торопясь добраться до постоялого двора,и поэтому, проезжая мимо, даже не потрудились взглянуть на однуособу, которая, несмотряна заметное с первого взгляда скромное общественноеположение, заслуживает особого описания.

Правда, она притаилась под сенью старого дуба,в ущелье.

То была девушка шестнадцати-восемнадцати лет; по некоторым признакам она,казалось, принадлежала к какому-нибудь из мавританских племен, по другим жепризнакам она имела право занять место в большой европейской семье;быть может, в нейсоединилисьдве расы и она какбы являла собою промежуточное звено: в ней с удивительным своеобразиемсочетались жгучая, чарующая обольстительность южанки и нежная пленительная красота невиннойдевушки-северянки. Ниспадавшие на плечи иссиня-черные волосы цвета воронова крыла обрамлялиее продолговатое, безупречно очерченное лицо, и было в нем что-тогорделивое; огромные глаза, голубые, как подснежники; ресницы и брови такогоже цвета, как волосы; кожа матовая, молочно-белая; губы свежие, будтовишни; зубы, краше жемчуга; шея лебединая, грациозная и изящная; руки,пожалуй, чуть длинноватые, зато безукоризненной формы; стан гибкий, словно лоза,что глядится в воды озера, или пальма, что покачивается воазисе; хорошенькие босые ножки — таков был облик незнакомки, накоторую мы позволили себе обратить внимание читателя.

Наряд девушки не лишенбыл дикарской фантазии; голову украшал венок из пышных ветвей ипомеи,сорванных с живой изгороди уже описанного нами дома, темно-зеленые листьяи пурпурные цветы чудесно сочетались с гагатовой чернотой волос. Шеюее украшала цепь из плоских колец, величиной с филиппдор, нанизанныхтесным рядом и отбрасывавших рыжеватые блики, рдевшие, как отсветы пламени.Платье ее причудливого покроя, сшитое изтой шелковой ткани вдве полоски — одну белую, другую цветную, — какую вте времена ткали в Гранаде и еще в наше времявыделывают в Алжире, Тунисе и Смирне. Стан ее охватывал севильскийпояс с золотой бахромой: такой пояс и ныне носит изящныйmajo3, что с гитарой под плащом отправляется пропеть серенадусвоей возлюбленной. Если бы пояс и платье были новыми, вглазах бы, пожалуй, рябило от резкого сочетания ярких красок —до них большие охотники арабы и испанцы, — но платьеи пояс обтерлись, выцвели от долгой носки, так что нарядстал прелестен и в те времена пленил бы взор Тициана,а позже привел бы в восторг Паоло Веронезе.

Однако всего удивительнеебыло — впрочем, такую странность встретишь чаще всего в Испании,а в те времена особенно, — так вот, всего своеобразнеебыло несоответствие богатого наряда с будничным занятием девушки. Она прялашерсть, сидя на большом камне у подножия одного из техзловещих крестов, о которых мы уже говорили, в тени громадногозеленого дуба, спустив ножки в ручей, и искристая вода прикрылаих серебристой вуалью.

Поодаль по скалистым уступам скакала козочка, ощипывая горьковатыйракитник, если говорить словами Вергилия, это неугомонное, бесстрашное существо —обычное достояние неимущего.

Незнакомка вращала прялку левой рукой, вытягивая нить правой,поглядывала на свои ножки, вокруг которых струилась и журчала вода,и напевала вполголоса какую-то народную песенку; эта песенка, пожалуй, невыражала мыслей девушки, а скорее вторила внутреннему голосу, шептавшему очем-то в глубине ее сердца, неслышно для других.

Время от временипевунья, умолкнув и прекратив работать, окликала козочку; нет, она неподзывала ее, а словно хотела дружески подбодрить, произнося слово «маса»,что по-арабски означает «коза»; всякий раз козочка, услышав это слово,строптиво трясла головой, отчего звенел ее серебряный колокольчик,и продолжалащипать траву.

Вот слова, которые напевала девушка с прялкой, слова песенкитягучей и монотонной; ее мотив с давних пор сохранился ив долинах Танжера, и в горах Кабилии.

Заметим, что это былромансеро, известный в Испании под названием «Песнь короля дона Фернандо».

Овозлюбленная Гранада,

Восхищенных очей отрада,

Стань, Гранада, моей женой!

И прими от моихКастилий

В дар три крепости в полной силе

И три города, чтозастыли

В пене каменной кружевной.

Ты пошарь своей ручкой узкой

В той шкатулочкеандалусской,

Что мне Господом вручена.

Выбирай все, что сердцу мило!

Коль Хиральда тебяпленила —

У Севильи, что мне постыла,

Будет отнята вмиг она.

И пускайвозропщет Севилья,

И пускай возропщет Кастилья,

Ты тревожиться не изволь.

Услужить тебе сердцерадо,

Мне нужна лишь одна награда —

Мне ворота открой, Гранада, —

ДонФернандо я, твой король.

Тут она подняла голову, собираясь окликнуть козочку,но, едва произнеся слово «маса», осеклась: взгляд ее остановился наповороте дороги, идущей из Альгамы.

Вдали появился молодой человек, мчавшийся галопомна андалусском коне по горному склону, иссеченному широкими полосами светаи тени, в зависимости от того, густо или редко рослитам деревья.

Девушка посмотрела на него и снова принялась за работу,но, продолжая прясть, почему-то стала рассеянной (похоже было, что, переставсмотреть на всадника, она прислушивается к стуку копыт, раздававшемуся всеближе) и запела четвертый куплет песни, представляющий собою ответ Гранадыкоролю дону Фернандо:

Дон Фернандо, и я не скрою,

Что люблю тебявсей душою,

Но с учтивостью незнаком,

Мавр меня как рабыню держит,

Лишь цепямименя он нежит,

Лишь во сне мне свобода брезжит —

Видно, векмне жить под замком!4

II

El correo del amor5

Когда девушка пела последний куплет, всадник был уже так близко, что она могла,подняв голову, разглядеть и его костюм, и его лицо.

Это былкрасивый молодой человек лет двадцати пяти-двадцати шести, в широкополой шляпес изогнутым огненно-красным пером, реявшим в плавном полете.

Поля шляпы отбрасывалитень на лицо, и в полусвете сверкали черные глаза: очевидно,они легко могли вспыхнуть и пламенем гнева, и пламенем любви.Нос у него был прямой, точеный, усы чуть подкручены кверху,и между ними и бородкой поблескивали великолепные зубы, белые иострые, как у шакала.

Несмотря на жару, а пожалуй, именно из-зажары он был в кордовском плаще-накидке, которая кроится на манерамериканского пончо с вырезом посредине и надевается через голову. Онаприкрывала всадника от плеч до голенищ сапог. Накидка эта былаиз шерстяной ткани того же огненно-красного цвета, что и перона шляпе; расшитая золотом по краям и вокруг выреза, онаскрывала наряд, который, судя по тому немногому, что можно былоувидеть, то есть по манжетам на рукавах и лентам надорожной сумке, должен был отличаться необыкновенным изяществом.

Ну а конь (всадникискусно управлял им), великолепный скакун лет пяти-шести, с могучей шеей,развевающейся гривой, широкой спиной, хвостом до земли, был той редкостноймасти, которую последняя королева Кастилии Изабелла недавно ввела в моду.Кстати, просто непостижимо, как в азарте, охватившем всадника и лошадь,им удалось промчаться по тем крутым тропинкам, что мы попыталисьописать, где они добрых десять раз могли рухнуть в пропастиАлькаасина или Альгамы.

Испанская поговорка гласит: «У пьяных есть свой бог,у влюбленных — своя богиня».

На пьяного наш всадник похож небыл, зато, надо признаться, как две капли воды походил навлюбленного.

И это сходство становилось неоспоримым оттого, что он даже невзглянул на девушку и, вероятно, не заметил ее, ибо передвзором его стояло видение, оставшееся позади, и сердце его былодалеко отсюда; он стрелой пролетел мимо девушки, перед которой, безусловно,даже король дон Карлос, такой благоразумный и сдержанный, хотя ибыло ему всего девятнадцать лет, пожалуй, остановился бы: так онабыла хороша собою в тот миг, когда, вскинув голову ипосмотрев на гордеца, прошептала:

— Бедный юноша!.. Какая жалость!

Почему девушка спрялкой жалела его? На какую опасность — в настоящем илив будущем — онанамекала?

Быть может, мы об этом узнаем,если последуем за изящным кабальеро до харчевни «У мавританского короля».

Чтобыдобраться до нее — а он, видно, спешилтуда, —ему предстояло преодолеть еще два-три небольших ущелья, похожих на то,где находилась девушка, мимо которой он проехал, не увидев ееили, вернее, не обратив на нее внимания. Дорога шла узкимидолинами шириной не более восьми-десяти футов, прорезая густые заросли миртовыхкустов, мастикового дерева и земляничника; то там, то здесь возвышалисьдва, а иногда и три креста: видимо, близость харчевни отнюдьне предохраняла путешественников от удела настолько обычного, что у тех,кто проезжал по этим дорогам, где уже погиблостолько странников,сердце, вероятно, было защищено тройной стальной броней, о которой говоритГораций, вспоминая первого мореплавателя. Приближаясь к этим зловещим местам, всадникудовлетворился лишь тем, что движением скорее машинальным, чем тревожным проверил,по-прежнему ливисит шпага на его боку, а пистолеты —на луке седла, и, удостоверившись, что все в порядке, продолжалмчаться с тем же спокойным выражением лица, тем же аллюромпо гиблым этим местам или, как говорят в тех краях,el malo sitio.

Взлетев на перевал, он поднялся на стременахи стал искать взглядом харчевню; затем, увидев ее, дважды пришпориллошадь, и она, словно горя желанием угодить всаднику и ставот этого неутомимой, ринулась в узкую долину, напоминая послушливую лодку,что, взлетев на гребень волны, вновь несется вниз в пучину.

То,что путешественник мало внимания обращал на дорогу, по которой онмчался, и то, что его явно обуревало желание поскорее добратьсядо постоялого двора, имело два последствия.

Во-первых, он не заметил людей,притаившихся в засаде по обеим сторонам дороги и зарослях кустарникана протяжении по меньшей мере четверти лье; было их человекдесять, и они, как охотники на облаве, растянулись на землеи старательно следили, чтобы не потухли фитили эскопет, лежавших рядом.Заслышав топот копыт, эти люди-невидимки подняли головы; потом, упираясь коленомлевой ноги и рукой о землю, схватили правой рукой дымящиесяэскопеты и приложили приклады к плечу.

Во-вторых, видя, как стремительно мчитсявсадник на своем неутомимом коне, сидевшие в засаде сообразили, чтоего, без сомнения, поджидают в харчевне, что он туда завернет,и, следовательно, поднимать стрельбу на проезжей дороге и выдаватьсебянезачем; можно спугнуть какой-нибудь большой караван, а он обещал кусочекпожирнее, чем та добыча, какую захватишь, ограбив одинокого путника, пустьдаже богача и щеголя.

Люди, притаившиеся в засаде, и были поставщикамиобитателей могил, над которыми, как подобает добрым христианам, они возводиликресты, предав земле путешественников, неосмотрительно попытавшихся с риском для жизнизащитить свои кошельки, когда эти достойныеsalteadores6с эскопетами вруках встречали их сакраментальной фразой, что почти одинаково звучит навсех языках и у всех народов: «Кошелек или жизнь!»

Должно быть,девушка знала об этой опасности и подумала о ней, когда,глядя на красавца-всадника, проскакавшего мимо нее, невольно обронила со вздохом:

—Какая жалость!

Но мы уже видели, что разбойники в засаде —по той или иной причине — ничем не выдали своегоприсутствия.

Однако ж, подобно охотникам на облаве, с которыми мы ихсравнили и которые снимаются с места, когда дичь уходит, онивысунули головы из-за кустов, затем выбрались из зарослей, вышли надорогу и зашагали вслед за путешественником к харчевне: конь ивсадник уже влетели во двор ее.

Во дворе его встретилmozuelo7и с готовностью схватил лошадь под уздцы.

— Меру ячменяконю! Мне — стакан хересу. А для тех, кто скоробудет здесь, — обед. Да получше!

Не успел путешественник произнести этислова, как в окне показалсяhostelero8, а в воротахпоявились разбойники из засады.

Разбойники и хозяин обменялись понимающим взглядом, онисловно спрашивали: «Выходит, мы хорошо сделали, что не остановили его?»А он, должно быть, отвечал: «Отлично!»

Всадник тем временем стряхивал пыльс плаща и сапог и до того был этим занят,что даже не заметил, как эти люди переглядываются.

— Входите же,любезный кабальеро, — сказал хозяин. — Хоть постоялый двор «Умавританского короля» и затерялся среди гор, но, благодарение Богу, мыне бедствуем. Кладовая полна дичи, нет только зайца, ведь этонечистое животное. На огне у нас олья-подрида, и со вчерашнегодня готовится гаспачо, ну а если угодно, подождите — одиниз наших приятелей, превосходный охотник на крупного зверя, сейчас гонитсяза медведем: повадился косолапый лакомиться моим ячменем и спускается заним с горы. Так что скоро мы сможем попотчевать вассвежей медвежатиной.

— Ждать твоего охотника некогда, хоть предложение и заманчиво.

—Воля ваша, а я уж постараюсь вам услужить, любезный кабальеро.

—Вот и славно. Хоть я и уверен, что сеньора, чьимгонцом я вызвался быть, настоящая богиня и вкушает лишь ароматцветов, а пьет лишь утреннюю росу, но все же приготовьсамые отменные кушанья и покажи комнату, где думаешь ее принять.

Хозяинраспахнул дверь в большую комнату, побеленную известкой, с белыми занавескамина окнах и дубовыми столами, и сказал:

— Здесь.

— Хорошо, —промолвил приезжий. — Подай-ка мне стакан хересу да узнай, далили меру ячменямоемуконю. И срежь в саду самыелучшие цветы для букета.

— Слушаюсь, — ответил хозяин. — Асколько приборов ставить?

— Два, для отца и для дочери. Люди,услужив господам, поедят на кухне; накормите их получше.

— Будьте спокойны,любезный кабальеро. Когда гость говорит как вы, можно быть уверенным,что ему будут служить быстро и хорошо.

И хозяин, словно торопясьподтвердить сказанное, вышел из комнаты и крикнул:

— Эй, Хиль, дваприбора! Перес, ячмень коню задали? Амапола, мигом в сад зацветами!

— Превосходно, — с довольной улыбкой промолвил всадник. — Теперьмой черед.

Он снял с цепочки, висевшей на шее, золотой медальонвеличиной с голубиное яйцо, покрытый ажурной резьбой, открыл его, положилна стол, принес из первой комнаты горящий уголек, поместил взолотую коробочку и присыпал щепоткой порошка — и тотчас жепо комнате развеялся дым, наполнив ее тем нежным и стойкимароматом, что ласкает ваше обоняние, когда вы входите в спальнюарабской женщины.

Тут появился хозяин, держа в одной руке тарелку состаканом хереса, а в другой — только что откупоренную бутылку;следом за ним шел Хиль, неся скатерть, салфетки и стопкутарелок; позади Хиля выступала Амапола с огромной охапкой пламенеющих цветов— во Франции они не растут, но в Андалусии такобычны, что я даже не сумел узнать их названия.

— Выберитесамые лучшие, — сказал девушке приезжий. — А остальные дайтемне.

Амапола взяла самые красивые цветы и, показывая букет, спросила:

— Такхорошо?

— Превосходно, — ответил тот, — перевяжите его.

Девушка поискала глазамиверевку, бечевку, шнурок.

Но приезжий выхватил из кармана ленту, отливавшую золотоми пурпуром, как видно заранее припасенную для букета, и отсеккинжалом кусок.

Он передал ленту Амаполе; она перевязала букет и положилаего по указанию молодого человека на одну из тарелок, которыеХиль только что расставил на большом столе.

А приезжий собственноручно разложилостальные цветы на полу от двери, выходившей во двор, достола, так что образовалась пестрая дорожка наподобие тех, что устраиваютк святому причастию в праздник Тела Господня.

Затем он позвал хозяинахарчевни и сказал ему:

— Приятель, вот филиппдор за то, чтоя ввел тебя в расход.

Хозяин отвесил поклон.

— Ну а теперь,— продолжал молодой кабальеро, — если дон Иньиго Веласко деГаро спросит тебя, кто заказал для него обед, скажешь, чтоприезжий, чье имя тебе неведомо. Если донья Флор спросит тебя,кто сделал для нее дорожку из цветов, кто преподносит ейбукет, кто курил благовония, ответишь ей, что все это сделалгонец любви дон Рамиро де Авила.

И, вскочив на своего прекрасногоконя, которого держал под уздцыmozuelo, он вихрем вылетел содвора таверны и галопом продолжил путь по направлению к Гранаде.

III

ДонИньиго Веласко де Гаро

Красавица, пасущая козочку, оставалась в глубине одногоиз ущелий, уже упомянутых нами, и не могла видеть, какмолодой всадник попал на постоялый двор, как выехал оттуда, затоона, казалось, настороженно прислушивалась и все ждала, не донесутся лидо нее какие-нибудь звуки, не удастся ли угадать по ним,что же там происходит, и не раз устремляла ввысь недоуменныйвзгляд своих прелестных глаз, будто удивляясь, почему появление такого нарядногои богатого дворянина обошлось без бурных происшествий.

Разумеется, не слыша здесь,за пригорком, разговора путешественника с хозяином таверны, она даже недогадывалась, из-за каких сугубо эгоистических замыслов завсегдатаев таверны поклоннику прекраснойдоньи Флор суждено было остаться целым и невредимым.

Надо сказать, чтов тот миг, когда дон Рамиро де Авила, отдав всераспоряжения и подготовив таверну «У мавританского короля» к достойной встречедона Иньиго Веласко и его дочери, стремглав выехал за воротаи помчался по дороге в Гранаду, перед взором юной цыганкивозник авангард отряда, прибытие которого было возвещено щеголем-квартирмейстером.

Отряд этот состоялиз трех частей, отличных друг от друга.

Первая, авангард, как мысказали выше, уже вырисовывалась на западном склоне невысокой горы ибыла представлена одним-единственным человеком — слугой дона Иньиго Веласко, подобногосицилийскимcampieri9— слугам в мирное время и воинамв часы опасности; одет он был то ли в ливрею,то ли в мундир, сбоку прикрыт длинным щитом и держалпрямо, как копье, прикладом к колену, аркебузу с горящим фитилем,что не оставляло сомнения: отряд даст отпор, если на негонападут.

Главное звено отряда, старик лет шестидесяти-шестидесяти пяти и девушка летшестнадцати-восемнадцати, двигалось шагах в тридцати позадиавангарда.

Замыкал цепочку арьергард, которыйдвигался на таком же расстоянии от них, что и верховой,указывавший дорогу; в него входили двое слуг со щитом набоку, вооруженные дымящимися аркебузами.

Итак, всего двое господ и трое слуг.

Внашем повествовании слугам уготовано весьма скромное место, зато главные ролисуждено играть их господам, поэтому да будет нам позволено обойтимолчанием господ Нуньеса, Камачо и Торрибио, чтобы уделить особое вниманиедону Иньиго Веласко де Гаро и его дочери, донье Флор.

ДонИньиго Веласко, как мы уже говорили, был старик шестидесяти-шестидесяти пятилет, хотя слово «старик» вряд ли подходит человеку пусть ипреклонных лет, но моложавому.

В самом деле, и борода, едва тронутаясединой,и длинные волосы во вкусе Филиппа Красивогои ФердинандаКатолика, чуть посеребренные инеем,подходили человеку пятидесяти-пятидесяти пятилет, небольше.

Однако ж, на свою беду, как и все те, укого была достославная молодость, он не мог скрыть своего возраста,ибо часто, в разные времена, оставлял глубокий след в историисвоей страны. В тридцать лет дон Иньиго Веласко, носивший однуиз знаменитейших фамилий, наследник одной из богатейших семей Кастилии, воспылалстрастью к приключениям, поскольку полюбил девушку, на которой не могжениться, ибо отец доньи Мерседес де Мендо (такзвали этукоролеву красоты) был врагом его отца и оба поклялись ввечной ненависти; итак, повторяем, в тридцать лет дон Иньиго Веласко,— а наставником его был отец Марчена, то есть одиниз первых священников, кто, рискуя пойти наперекор Священному писанию, согласилсяс предположением Христофора Колумба о том, что земля круглая, —итак, дон Иньиго тоже пришел к этой мысли и скорееот отчаяния, нежели из убежденности стал последователем теории генуэзского мореплавателя,содействуя его замыслам.

Известно, сколько довелось выстрадать при дворе католических королейэтому мученику, этому гению, кого даже самые незлобивые советники Изабеллыи Фердинанда считали мечтателем и безумцем; после того как онне добился успеха у себя на родине —в Генуе,где поведал всем о своем замысле: направившись на запад, достигнутьимперии Катай,упомянутой его предшественником Марко Поло; после того какЖуан II, прогнав Колумба, втайне и предательски повелел одному лоцманупопытаться осуществить план экспедиции, которую во всеуслышание называли бессмысленным предприятием,Колумб предстал перед королем Арагона Фердинандом и королевой Кастилии Изабеллой,пообещав обогатить Испанию, одарив ее не городом, не провинцией, некоролевством, а целым миром!

Восемь лет прошли в тщетных хлопотах иходатайствах. На счастье прославленного генуэзца — а мы уже нераз философствовали на столь плодотворную тему о малых причинах ивеликих последствиях, — так вот, на счастье прославленного генуэзца, поволе Провидения, в ту пору, когда он, Христофор Колумб, намеревалсяпуститься в путешествие, в ту пору, когда владычество халифов вИспании паловместе со своим последним оплотом, племянникоднойизсамых близких подруг королевы до безумия влюбился в девушку, ноу него не было никакой надежды жениться на ней.

Мы нижайшепросим прощения у любви за то, что отнесли ее кчислу малых причин.

Так или иначе, причина эта, будь она малойили большой, породила огромные последствия.

Мы назвали причину; скажем о последствиях.

Имяплемянника нам уже известно — дон Иньиго Веласко, граф деГаро.

Имя его тетки — Беатриса, маркиза де Мойя.

Итак, самой любимойподругой, самой близкойповереннойкоролевы была маркиза де Мойя. Покаотмечаем это обстоятельство для памяти, чтобы возвратиться к нему немногопозже.

Веласко решил покончить счеты с жизнью и мог бы десятьраз быть убитым, если бы смерть, отступающая перед всеми решившимисяна смерть сердцами, не отступила перед ним. В битвах, которыекатолические короли вели против мавров, он постоянно сражался в первыхшеренгах: он был среди тех, кто брал приступом крепости Ильоруи Моклин — эти укрепления царственного города были так важны,что их называли глазами Гранады; участвовал в осаде Велеса, когдаzagal10Абдаллах попытался снять осаду с этого города и его войска были отброшены с огромными потерями; онучаствовал в захвате Хибральфаро, когда город Ибрагима был захвачен вбою и разграблен; был он, наконец, под стенами столицы Боабдила,когда, как говорят испанцы, съев гранат зернышко за зернышком, —другими словами, завоевав королевство город за городом, — католические королиобложили войсками старый город, возвели вокруг него новый с домами,церквами, крепостными укреплениями и назвали его Санта-Фе в знак того,что они выполнят обет и не снимут осады, пока Гранадане сдастся.

Гранада сдалась 25 ноября 1491 года — в 897году хиджры, 22 дня месяца мухаррама по лунному календарю.

Для Колумба,выжидавшего целых восемь лет, наступило время действовать; король Фердинанд икоролева Изабелла только что завершили дело, начатое Пелайо семь вековтому назад: они расправились с неверными в Испании.

И Колумб предложилснарядить экспедицию, заявив, что главная ее цель — обращение неверныхнекоего нового света.

А чтобы достичь этой цели, он просил датьв его распоряжение всего две каравеллы, экипаж в сто человеки три тысячи крон.

Говорил он не только о цели религиозной,нои о материальных благах, какие принесет экспедиция, о неисчислимыхзолотых россыпях, бесценных алмазных копях.

Что же мешало алчному Фердинанду иблагочестивой Изабелле попытать счастья в предприятии, которое и с мирской,и с духовной точки зрения — если допустить существование этогоневедомого мира — во всех отношениях задумано было удачно?